Письмо Жану Эмильевичу от некоего Бакло

 

Здравствуй, дорогой Жан.

Тебе может показаться, что ты знаешь меня, но это не так. Именно потому, что я другой, мне и приходится писать тебе это письмо.

Наше мировоззрение складывается из обстоятельств, а не только из размышлений, поэтому оно субъективно. Ты сам это знаешь.

Пригладь волосы и вытри лицо. В любых обстоятельствах нужно выглядеть прилично, тем более тебе.

Признаем оба, что и в обычное время тебе было непросто примирить свой разум с обстоятельствами, источником которых всегда были люди. И ты сам, ведь ты тоже человек. Одно дело, если голубь возле Святого Бавона нагадит тебе на шляпу. Это провидение и, следовательно, ничья вина. Другое дело, если многие люди нагадят тебе в самое средоточие твоей души, совсем того не желая и внешне ничем не испачкав. Можно ли простить людям то же, что и голубю? Выбор странный, согласись.

Но то, что ты человек, не отождествляет тебя с другими, поэтому ты и страдаешь. Ты и обязан страдать, как страдает цветок, который не может убежать даже тогда, когда рука тянется к нему, чтобы сорвать. Если страдать не будешь ты, то кто же тогда? И уж если никто не будет страдать от того несоответствия внутреннего и внешнего, что есть везде и всегда в той или иной степени, то в ком тогда найдёт свой дом совесть?

Сейчас, как ты можешь видеть, всё стало намного хуже. 

Казалось бы, зачем увеличивать неидеальность мира ещё более, если и то, что мы имели на начало века, уже было изрядно неидеальным? Этот вопрос, который одновременно и сложен и прост, мучает и меня. Это не наше решение - вносить хаос в мироздание, поэтому мы не понимаем мотивов происходящего. Но это решение других людей, и поэтому мы легко можем понять эти мотивы.

Но суть моего послания к тебе не в том, чтобы разбираться в глупостях других, а в том, чтобы избежать собственных. Надеюсь именно это волнует тебя, если ты уже привёл свой отчаянный внешний вид к тому, к чему я привык. И опусти брови, иначе глаза твои кажутся большими и испуганными. Такие глаза красят фламандскую корову, а не философа. На тебя смотрят люди, не забывай. Может быть, что они захотят почерпнуть спокойствия и уверенности в твоём взгляде. В твоём, подчёркиваю, а не во взгляде коровы, поэтому не обессудь мои суровые нотации, а прими их как строгий, но прекрасный дар.

Несомненно то, что всё происходящее невыносимо для человека, придерживающегося гуманистических ценностей даже не силой философской науки, а просто своим благоустроенным естеством. Ты думаешь о том, что же тебе делать, как быть в этой ситуации, чтобы спасти хотя бы самого себя. Мне стыдно видеть, что мысль о том, чтобы бежать отсюда и искать иного, более спокойного места, прельщает тебя, а не пугает. Ты думаешь, что бежав в другое место Земли, ты избежишь и влияния на себя всех тех раздражителей, которые мучают тебя здесь? Ты думаешь, что там, где бы то ни было, ты обретёшь внутреннюю гармонию и сможешь и дальше растить своего маленького глупого мудреца, забившегося в угол сознания от всех этих ужасов?

Да, Германия подошла близко к Генту, и только фантазёр или оптимист может усомниться в том, что союзники по Антанте помогут королю Альберту удержать то, что мы ещё имеем. Если уж пали крепости, о незыблемости которых нам твердили, то время искать незыблемость в себе.

Ты также знаешь, чем оборачивается немецкая оккупация нашей земли. Я не жесток к тебе. Я лишь не хочу, чтобы ты впал в свойственную многим забывчивость и отрицание фактов ради сохранения своего внутреннего мирка. Это должно гореть в твоей голове огненными письменами и гореть вечно: грабежи, насилие и убийства.

Жан, такова война. Будь она священна, благородна, праведна - много названий можно выдумать, чтобы смягчить её неприглядную суть - но всегда она одно: это отрывшиеся врата Ада, из которых выпущены страшнейшие исчадия, жаждущие только смерти, только бесчеловечия и унижения всего лучшего, чего достигло человечество. Не физические исчадия, это образ, как ты и сам понимаешь, но происходит массовое оплодотворение злом, призыв на сторону зла, одухотворение возможностями, нормами, которые не следует преступать никогда и никому, потому что семена этих нравственных травм не лечатся ни твоей философией, ни христианскими постулатами, а одним лишь временем. А время - это то, что одних лечит, а других превращает в страдальцев.

Тебе не убежать от этого. Ни Франция, ни Англия не дадут тебе покоя в душе. Всё, что тебя терзает, всё, с чем трудно тебе мириться, находится в тебе. Как улитка несёшь ты свой дом и свои печали. Немецкое вторжение лишь обострило в тебе эту боль своими совсем уж неласковыми проявлениями. Но там, где ты хотел бы оказаться, окажется и твоё бельгийское "Жан", и твоё немецкое "Эмильевич". И твой "Жан" будет каяться, что не разделил судьбу своего народа, и твой "Эмильевич" будет терзаться причастностью к содеянному. Этого не избежать, потому что такова твоя душа, в которой есть человеческое и которой я горжусь.

Делай всё, что велит тебе твой ум, но только не посрами его недостойным поведением, чтобы никто потом не сказал, что тот самый Бакло из Гента оказался не тем человеком, кем его считали.

Мне это точно так же важно, как и тебе, потому что пишу я тебе это из своего 2022 года в твой 1914.

Береги себя, меня и всё то общее, что роднит людей нашего круга. Держись, ведь если падает один, то остальным становится тяжелее.

                                                                                                                   

  Твой Жан Эмильевич Бакло.

***

P.S. Отнеси мадам Симонэ чёрный костюм, пусть она его вычистит и погладит как следует, а то ходишь по Генту как клошар. Стыд-то какой.