Как-то раз, один ресторанный критик Сергей Николаевич, откушав с утра овсянки на воде и запив её чуть тёплым чаем, уселся писать научную статью о высокой кухне одного новомодного заведения. Едва его взгляд упал на позицию в меню, начинающуюся словами "тендерлойн из крема"... как желудок конвульсивно дёрнулся, в горле закосматилась изжога, рот наполнился слюной и единственным спасением было немедленно отложить редакционное задание, а продолжать работу над пятым актом балетного либретто.
Ирония судьбы была в том, что критик страдал многочисленными формами расстройств органов пищеварения и придерживался наистрожайщей диеты, отчего и был любим всеми рестораторами, шефами, су-шефами, официантами и даже ресторанной снедью.
В отличии от иных писак, являющихся в кухмистерские в сопровождении многочисленного семейства или дамы сердца, нанося преизрядный материальный ущерб заведению, наш являлся с судком, где заключались блюда на парУ заботливо приготовленные маменькой, по сигнатуре диетического стола №5, рекомендованного желудочным страдальцам. Подкупить его было невозможно, если только молочным киселём, да и не каждый выпускник чужеземного поварского колледжа обладал этим драгоценным рецептом...оттого, статьи были меланхоличны, трепетны словно бламанже, писаны пастелью, но лишённые ярких масляных мазков... они настраивали на возвышенные мысли ограничиться стаканом воды, чтобы в будущей жизни не уподобиться этим грешным чревоугодникам, которые сами стали закуской для чертей. О чём и представил нам наглядную картину всем известный живописец Босх.
Впрочем, мы увлеклись, виной этому мои недавние итальянские вакации, один умный человек сделал мне замечание как-то: "Вы как настоящая итальяно! О чём бы ни шёл разговор, всё в итоге заканчивается обсуждением mangiare:)" и чтоб не потонуть в непролазных дебрях неосознанных ассоциаций, выпьем стакан рекомендованного напитка, чтоб быть на одной волне с нашим литератором и проникнуть в его мысли плавно и ненавязчиво.
Итак, мы оставили нашего героя в тот момент, когда он выдвинул ящик письменного стола, где и хранилось тайное детище его честолюбивой мечты, прокатиться в компании Шекспиров да Расинов на триумфальной колеснице по мировым театральным подмосткам. Покоилось оно разрозненными листами в осколке прежнего семейного академического благополучия, впрочем, нынче не востребованного ни одним антикваром, ввиду его поистине рубенсовских форм.
Письменный стол, сын эпохи классицизма, столь слоноподобно-монументальный ампир, предполагает формат служения личности такого же толка - крупномасштабной и независимой, лучше даже избранника Божьего, в крайнем случае, какого-нибудь губернатора, в смысле размеров помещений, где по чину должны располагаться эти важные государственные деятели. Ныне подобные господа, имея под рукой достаток в дворцах и резиденциях, имеют недостаток свободной воли, что компенсируется вертикальным единомыслием, выраженным помимо всего прочего, и в художественных пристрастиях в выборе хронометров, галстуков и любовании имперской мебелью итальянских производителей отчего-то...
В прежние времена этот колосс, напоминающий триумфальную арку и служил Отечеству в особняке Важного лица, но после революционного повешения этого белогвардейца на фонарном столбе и передачи имущества неимущим пролетариям, так и остался стоять безыдейно, в одной из двадцати семи комнат, в которых весело и склочно зажили строители нового жизненного хозяйствования.
По иронии судьбы, в эту комнату со всем мебельным прикладом и получил ордер на проживание, отпрыск того самого государственного лица. Как такое могло случиться? Я, как автор, сочиняющий этот правдивый рассказ, могу слегка прояснить эту гримасу истории. Думаю, что репутацию нашему либреттисту мы не подпортим, поделившись информацией о его тайном дворянском происхождении.
Его бабка, весьма умная и решительная особа, не питала иллюзий о возврате в своё родовое гнездо, где погулял красный петушок народного гнева. Гнев был столь бессмысленно велик, что смёл с лица земли и гарднеровские фарфоры и канделябры с гобеленами, и французские парки с фонтанами и срамными олимпийскими богами. Под горячую руку попалась и домовая церковь, где обитали боги местные, более целомудренных обличий. Йоркширских хряков похряпали топорами, как аглицкой чужеродной породы, шла война с немцем, надо было проявлять патриотизм. Швицких бурёнок тоже пустили на мясо, однако, наевшись до отвалу и сделавшись пьяным от шампаньских с мадерами из буржуйских погребов, землепашец не удосужился припасти запасец к грядущей зиме. Широк русский народ и не корыстолюбив! Что не съели сами, рОздали собакам, остальное мясцо стухло и его расклевало ничем не брезгающее вороньё.
Кокетливых горничных и французскую мамзель "поучили" не из вожделения, а для науки и в назидание, чтоб не вертихвостничали перед кровопийцам и не воротили нос от местных ухажёров...
Предвидя такой ход событий, генеральша побросала в саквояж кое-какие драгоценности, да тоненькую пачечку романтических грехов молодости, снарядила дормез и с верным кучером Матвеичем отправилась схорониться в поместье к соседям. Но опоздала, карающая десница уже чиркнула спичкой и в осеннем небе воцарилось неугасаемое годами зарево гражданского кровопролития. Пришлось поворачивать в город, где и нашла приют в своём бывшем особняке, но не в покойных покоях бельэтажа, а в третьем этаже, в светёлке у бывшей экономки. Матвеич был размещён в дворницкой.
Забрав сынка Николеньку из пажеского корпуса, нарядила его в чуйку, кудри украсила картузом и велела рта не разевать, чтоб не выдать французский прононс, чему он был очень рад, ибо марсова карьера не привлекала ничуть и склонности он являл скорее к музам опекаемым Аполлоном, а если сказать без всяких этих метафор - баловался эпическим стихосложением, прильнув к Эрато и обхаживал Клио...
Здесь надо порассуждать. Сделать авторскую ремарку. Получается, что в своём сочинении, я нахально наступаю на пятки графу Толстому. Вот смотрите, моя героиня вполне могла бы быть Анной Аркадьевной, просто у меня нет времени заниматься описанием её супруга, учитывая тот факт, что он вовсе не был повешен на фонаре, а совершенно случайно заколот штыком пьяного матроса. А не надо было указывать гегемону, что справлять нужду в аттическую амфору, предназначенную для хранения зерна, по крайней мере, совершенно нецелесообразно.
А так... да он же копия занятого на государственной службе Алексея Александровича Каренина, столь же педантичен, слегка плешив, любезно зануден, правилен, как треугольник, одни углы. Но его превосходительство оказался бездетен, хотя не возникало в его государственной голове ни тени сомнения в своей непричастности к рождению Николеньки. А вот тут у нас приплетается "Крейцерова соната", только без трагической концовки и без скрипача, а с учителем. Зачем нам экстатический скрипач, когда Николаю предначертана судьба сиживать за графским столом и работать всевозможные рукописи о взаимозависимости между литературой и другими формами человеческой деятельности. Что интересно, пока он сидел и крапал свои исследования, мода на ампир свершила круговорот, стрелки вековых часов отсчитали тик-так- бим-бом , и старик ампир явился на службу призракам коммунизма порастеряв излишки бронзы и стал называться «сталинским»
Следующим ходом овдовевшей статской советницы, было избавление от компрометирующей фамилии. Государственного деятеля уже не существующей империи свалили в общую могилу белогвардейских кровопивцев, но очистка земли русской от буржуазного элемента только ещё набирала обороты. Следовательно, надо было срочно менять как фамилию, так и социальное положение, вступив в законный брак с классово подходящим конюхом. Не подумайте, что её сиятельство была столь бездушна, что - и башмаков не износив, в которых шла за гробом, уж вышла замуж. Нет, она умеренно страдала, но судьба единственного чада, которое следовало сохранить во что бы то не стало, отёрла соль с покрасневших век, просветлила разум и подсказала единственный правильный ход, а именно - взять в приданое классовое происхождение Матвеича, пострадавшего от царизма инвалида духа. Так было надо, так надо, ведь - то участь всех: все жившее умрёт и сквозь природу в вечность перейдет...с этим нельзя не считаться...и было ещё кое-что, с чем нельзя было не считаться… во-первых с тем, что Шекспир был большой дока и дал в своих пьесах полное руководство для воспоследующих графоманов. Человеческая комедия здесь и без Оноре де Бальзака налицо. И чем занимаемся мы, графоманы нынешние, как не пересказами на тот или иной лад, сотен не блещущих новизной сюжетов, запечатлённых в обветшалых летописях и бессрочных свитках Мнемозины…
Во-вторых, Николенька и не был генеральским сыном, строго говоря... да, представьте, такие треугольники случались иногда в высшем свете.
Вспомним хоть всякие литературные страсти, где почтенные боги приударяли за барышнями-крестьянками. В те далёкие времена, плоды их вожделений вызревали резвыми нимфами, дриадами, нарциссами и прочей мифологической нечистью.
А в наши скромные времена упорядоченного единобожия, эти задачи были поручены всевозможным Эрастам, Нехлюдовым, Печориным, да Дубровским… И что из этого выходило?
Да ничего хорошего! Одни меланхолические записочки, припрятанные в дупле усыпанного желудями дуба, да якшания с разбойниками. Но вся эта классика, писанная мужчинами, рассматривает вопрос гендерных отношений, с точки зрения мускулинной, а у нас всё наоборот и наша героиня не побежала топиться в слезах, или в пруду, не отправилась по этапу… в монастырь, в глушь, в Саратов… Женщина наступающей эпохи раскрепощения, не ограничилась платоническими отношениями в совместных походах по грибы, а пала, как зрелый жёлудь в объятия этого полного всевозможных бунтарских идей недоучившегося студента... Не будем толковать здесь о всевозможных упованиях идеями совместного освежающего труда, о женских курсах, клятвах Герцена с Огарёвым, социал-демократах и попе Гапоне. Студент был личностью хоть взлохмаченной и чахоточной, но щепетильно честной, питал мысль открыться, разрушить треугольник и образовать иную, честную геометрическую конструкцию с предметом обожания...но слегка замешкался и был отправлен в острог, а далее в сибирскую ссылку, откуда бежал в свободные швейцарские кантоны. Там уже искрило вовсю, надо было раздувать пламя...
Приливная волна октябрьских переворотов вынесла нашего возмужавшего студента на ниву просвещения. Он обзавёлся бородкой, округлился формами, приосанился. Невозможно и выдумать, чем занимался, руководя до поры до времени губернским народным образованием, ликвидируя неграмотность. Он и поспособствовал подросшему отроку успешно выдержать экзамен на историко- филологическое отделение, где и нашёл себя этот кудрявый юнец, но погряз в архивной пыли временных повестей, сказаний домосковской Руси и хрупких благодатях метрополита Илариона.
Отпрысков нищих духом с удовольствием брали в обновлённый революционными идеями университет. Так что, хвала Анне Аркадьевне, сделавшей верный шаг, сохранивший для нашей простенькой истории главного героя. А вот воссоединиться с предметом былой страсти законным образом, так и не удалось, предмет явился в Россию обременённый идейной курсисткой, курившей папиросы, имеющей стриженый волос и пенсне. Опять образ пребанальнейший, такие эмансипэ кочевали из романа в роман, что у Соллогуба, что у Аверченко, и развитие сюжета вполне предсказуемо… графиня всё-таки была женщиной очень мягкой и округлой соблазнительным манером, такой всякой шёлковой и как в народе говорят, симпомпушечкой, не будем же мы восхвалять хрестоматийные прелести и прочие ножки с лёгкими походками и неизбежные сладострастные томления. Оставим это лирикам, неоспоримым фактом было то, что хоть и одетый в кожаную тужурку и имевший на своём столе строгую директиву и маузер, для её успешного воплощения в жизнь, устоять против таких обольстительных прелестей мог только какой-нибудь отлитый в бронзе чурбан. Образовалась фигура, названная в карточной игре, как марьяж..
Зажили опять этим проклятым треугольником, естественно, выведя Матвеича за квадратные скобки, услав его на продразвёрстку по заготовке фуража для кобыл Будёного, чему он и предался с прытью плебея, дорвавшегося до власти.
О бывшей курсистке история умалчивает, кроме того, что предалась неуёмной жажде по устройству счастья угнетённого народа. Хоть этот народ и не просил и не уполномачивал вовсе печься о своём благе. Да и представления об этих благах сильно разнились, одним словом, взгляды на женский вопрос не нашли поддержки у отсталого мужского населения уезда... сгинула она где-то в унылой суглинистой осенней мгле.
Время летело.
Ирония судьбы была в том, что критик страдал многочисленными формами расстройств органов пищеварения и придерживался наистрожайщей диеты, отчего и был любим всеми рестораторами, шефами, су-шефами, официантами и даже ресторанной снедью.
В отличии от иных писак, являющихся в кухмистерские в сопровождении многочисленного семейства или дамы сердца, нанося преизрядный материальный ущерб заведению, наш являлся с судком, где заключались блюда на парУ заботливо приготовленные маменькой, по сигнатуре диетического стола №5, рекомендованного желудочным страдальцам. Подкупить его было невозможно, если только молочным киселём, да и не каждый выпускник чужеземного поварского колледжа обладал этим драгоценным рецептом...оттого, статьи были меланхоличны, трепетны словно бламанже, писаны пастелью, но лишённые ярких масляных мазков... они настраивали на возвышенные мысли ограничиться стаканом воды, чтобы в будущей жизни не уподобиться этим грешным чревоугодникам, которые сами стали закуской для чертей. О чём и представил нам наглядную картину всем известный живописец Босх.
Впрочем, мы увлеклись, виной этому мои недавние итальянские вакации, один умный человек сделал мне замечание как-то: "Вы как настоящая итальяно! О чём бы ни шёл разговор, всё в итоге заканчивается обсуждением mangiare:)" и чтоб не потонуть в непролазных дебрях неосознанных ассоциаций, выпьем стакан рекомендованного напитка, чтоб быть на одной волне с нашим литератором и проникнуть в его мысли плавно и ненавязчиво.
Итак, мы оставили нашего героя в тот момент, когда он выдвинул ящик письменного стола, где и хранилось тайное детище его честолюбивой мечты, прокатиться в компании Шекспиров да Расинов на триумфальной колеснице по мировым театральным подмосткам. Покоилось оно разрозненными листами в осколке прежнего семейного академического благополучия, впрочем, нынче не востребованного ни одним антикваром, ввиду его поистине рубенсовских форм.
Письменный стол, сын эпохи классицизма, столь слоноподобно-монументальный ампир, предполагает формат служения личности такого же толка - крупномасштабной и независимой, лучше даже избранника Божьего, в крайнем случае, какого-нибудь губернатора, в смысле размеров помещений, где по чину должны располагаться эти важные государственные деятели. Ныне подобные господа, имея под рукой достаток в дворцах и резиденциях, имеют недостаток свободной воли, что компенсируется вертикальным единомыслием, выраженным помимо всего прочего, и в художественных пристрастиях в выборе хронометров, галстуков и любовании имперской мебелью итальянских производителей отчего-то...
В прежние времена этот колосс, напоминающий триумфальную арку и служил Отечеству в особняке Важного лица, но после революционного повешения этого белогвардейца на фонарном столбе и передачи имущества неимущим пролетариям, так и остался стоять безыдейно, в одной из двадцати семи комнат, в которых весело и склочно зажили строители нового жизненного хозяйствования.
По иронии судьбы, в эту комнату со всем мебельным прикладом и получил ордер на проживание, отпрыск того самого государственного лица. Как такое могло случиться? Я, как автор, сочиняющий этот правдивый рассказ, могу слегка прояснить эту гримасу истории. Думаю, что репутацию нашему либреттисту мы не подпортим, поделившись информацией о его тайном дворянском происхождении.
Его бабка, весьма умная и решительная особа, не питала иллюзий о возврате в своё родовое гнездо, где погулял красный петушок народного гнева. Гнев был столь бессмысленно велик, что смёл с лица земли и гарднеровские фарфоры и канделябры с гобеленами, и французские парки с фонтанами и срамными олимпийскими богами. Под горячую руку попалась и домовая церковь, где обитали боги местные, более целомудренных обличий. Йоркширских хряков похряпали топорами, как аглицкой чужеродной породы, шла война с немцем, надо было проявлять патриотизм. Швицких бурёнок тоже пустили на мясо, однако, наевшись до отвалу и сделавшись пьяным от шампаньских с мадерами из буржуйских погребов, землепашец не удосужился припасти запасец к грядущей зиме. Широк русский народ и не корыстолюбив! Что не съели сами, рОздали собакам, остальное мясцо стухло и его расклевало ничем не брезгающее вороньё.
Кокетливых горничных и французскую мамзель "поучили" не из вожделения, а для науки и в назидание, чтоб не вертихвостничали перед кровопийцам и не воротили нос от местных ухажёров...
Предвидя такой ход событий, генеральша побросала в саквояж кое-какие драгоценности, да тоненькую пачечку романтических грехов молодости, снарядила дормез и с верным кучером Матвеичем отправилась схорониться в поместье к соседям. Но опоздала, карающая десница уже чиркнула спичкой и в осеннем небе воцарилось неугасаемое годами зарево гражданского кровопролития. Пришлось поворачивать в город, где и нашла приют в своём бывшем особняке, но не в покойных покоях бельэтажа, а в третьем этаже, в светёлке у бывшей экономки. Матвеич был размещён в дворницкой.
Забрав сынка Николеньку из пажеского корпуса, нарядила его в чуйку, кудри украсила картузом и велела рта не разевать, чтоб не выдать французский прононс, чему он был очень рад, ибо марсова карьера не привлекала ничуть и склонности он являл скорее к музам опекаемым Аполлоном, а если сказать без всяких этих метафор - баловался эпическим стихосложением, прильнув к Эрато и обхаживал Клио...
Здесь надо порассуждать. Сделать авторскую ремарку. Получается, что в своём сочинении, я нахально наступаю на пятки графу Толстому. Вот смотрите, моя героиня вполне могла бы быть Анной Аркадьевной, просто у меня нет времени заниматься описанием её супруга, учитывая тот факт, что он вовсе не был повешен на фонаре, а совершенно случайно заколот штыком пьяного матроса. А не надо было указывать гегемону, что справлять нужду в аттическую амфору, предназначенную для хранения зерна, по крайней мере, совершенно нецелесообразно.
А так... да он же копия занятого на государственной службе Алексея Александровича Каренина, столь же педантичен, слегка плешив, любезно зануден, правилен, как треугольник, одни углы. Но его превосходительство оказался бездетен, хотя не возникало в его государственной голове ни тени сомнения в своей непричастности к рождению Николеньки. А вот тут у нас приплетается "Крейцерова соната", только без трагической концовки и без скрипача, а с учителем. Зачем нам экстатический скрипач, когда Николаю предначертана судьба сиживать за графским столом и работать всевозможные рукописи о взаимозависимости между литературой и другими формами человеческой деятельности. Что интересно, пока он сидел и крапал свои исследования, мода на ампир свершила круговорот, стрелки вековых часов отсчитали тик-так- бим-бом , и старик ампир явился на службу призракам коммунизма порастеряв излишки бронзы и стал называться «сталинским»
Следующим ходом овдовевшей статской советницы, было избавление от компрометирующей фамилии. Государственного деятеля уже не существующей империи свалили в общую могилу белогвардейских кровопивцев, но очистка земли русской от буржуазного элемента только ещё набирала обороты. Следовательно, надо было срочно менять как фамилию, так и социальное положение, вступив в законный брак с классово подходящим конюхом. Не подумайте, что её сиятельство была столь бездушна, что - и башмаков не износив, в которых шла за гробом, уж вышла замуж. Нет, она умеренно страдала, но судьба единственного чада, которое следовало сохранить во что бы то не стало, отёрла соль с покрасневших век, просветлила разум и подсказала единственный правильный ход, а именно - взять в приданое классовое происхождение Матвеича, пострадавшего от царизма инвалида духа. Так было надо, так надо, ведь - то участь всех: все жившее умрёт и сквозь природу в вечность перейдет...с этим нельзя не считаться...и было ещё кое-что, с чем нельзя было не считаться… во-первых с тем, что Шекспир был большой дока и дал в своих пьесах полное руководство для воспоследующих графоманов. Человеческая комедия здесь и без Оноре де Бальзака налицо. И чем занимаемся мы, графоманы нынешние, как не пересказами на тот или иной лад, сотен не блещущих новизной сюжетов, запечатлённых в обветшалых летописях и бессрочных свитках Мнемозины…
Во-вторых, Николенька и не был генеральским сыном, строго говоря... да, представьте, такие треугольники случались иногда в высшем свете.
Вспомним хоть всякие литературные страсти, где почтенные боги приударяли за барышнями-крестьянками. В те далёкие времена, плоды их вожделений вызревали резвыми нимфами, дриадами, нарциссами и прочей мифологической нечистью.
А в наши скромные времена упорядоченного единобожия, эти задачи были поручены всевозможным Эрастам, Нехлюдовым, Печориным, да Дубровским… И что из этого выходило?
Да ничего хорошего! Одни меланхолические записочки, припрятанные в дупле усыпанного желудями дуба, да якшания с разбойниками. Но вся эта классика, писанная мужчинами, рассматривает вопрос гендерных отношений, с точки зрения мускулинной, а у нас всё наоборот и наша героиня не побежала топиться в слезах, или в пруду, не отправилась по этапу… в монастырь, в глушь, в Саратов… Женщина наступающей эпохи раскрепощения, не ограничилась платоническими отношениями в совместных походах по грибы, а пала, как зрелый жёлудь в объятия этого полного всевозможных бунтарских идей недоучившегося студента... Не будем толковать здесь о всевозможных упованиях идеями совместного освежающего труда, о женских курсах, клятвах Герцена с Огарёвым, социал-демократах и попе Гапоне. Студент был личностью хоть взлохмаченной и чахоточной, но щепетильно честной, питал мысль открыться, разрушить треугольник и образовать иную, честную геометрическую конструкцию с предметом обожания...но слегка замешкался и был отправлен в острог, а далее в сибирскую ссылку, откуда бежал в свободные швейцарские кантоны. Там уже искрило вовсю, надо было раздувать пламя...
Приливная волна октябрьских переворотов вынесла нашего возмужавшего студента на ниву просвещения. Он обзавёлся бородкой, округлился формами, приосанился. Невозможно и выдумать, чем занимался, руководя до поры до времени губернским народным образованием, ликвидируя неграмотность. Он и поспособствовал подросшему отроку успешно выдержать экзамен на историко- филологическое отделение, где и нашёл себя этот кудрявый юнец, но погряз в архивной пыли временных повестей, сказаний домосковской Руси и хрупких благодатях метрополита Илариона.
Отпрысков нищих духом с удовольствием брали в обновлённый революционными идеями университет. Так что, хвала Анне Аркадьевне, сделавшей верный шаг, сохранивший для нашей простенькой истории главного героя. А вот воссоединиться с предметом былой страсти законным образом, так и не удалось, предмет явился в Россию обременённый идейной курсисткой, курившей папиросы, имеющей стриженый волос и пенсне. Опять образ пребанальнейший, такие эмансипэ кочевали из романа в роман, что у Соллогуба, что у Аверченко, и развитие сюжета вполне предсказуемо… графиня всё-таки была женщиной очень мягкой и округлой соблазнительным манером, такой всякой шёлковой и как в народе говорят, симпомпушечкой, не будем же мы восхвалять хрестоматийные прелести и прочие ножки с лёгкими походками и неизбежные сладострастные томления. Оставим это лирикам, неоспоримым фактом было то, что хоть и одетый в кожаную тужурку и имевший на своём столе строгую директиву и маузер, для её успешного воплощения в жизнь, устоять против таких обольстительных прелестей мог только какой-нибудь отлитый в бронзе чурбан. Образовалась фигура, названная в карточной игре, как марьяж..
Зажили опять этим проклятым треугольником, естественно, выведя Матвеича за квадратные скобки, услав его на продразвёрстку по заготовке фуража для кобыл Будёного, чему он и предался с прытью плебея, дорвавшегося до власти.
О бывшей курсистке история умалчивает, кроме того, что предалась неуёмной жажде по устройству счастья угнетённого народа. Хоть этот народ и не просил и не уполномачивал вовсе печься о своём благе. Да и представления об этих благах сильно разнились, одним словом, взгляды на женский вопрос не нашли поддержки у отсталого мужского населения уезда... сгинула она где-то в унылой суглинистой осенней мгле.
Время летело.
Есть подозрение, что письменный стол для Сергея Николаевича Критика является тем же, чем является шкатулка для Павла Ивановича Чичикова - его персональным босховским адом, в пяти актах (или же актом в пяти адах, если угодно). Время от времени выпускаемые из ящиков стола мертвые души пляшут свой хрестоматийный балет на ободке тарелки с овсянкой, лихо рассыпая из рукавов и подолов соль, перец и специи: целясь, казалось бы, в самую гущу каши, но тщательно промахиваясь, ибо язва. Недописанный пятый акт будет, несомненно, завершен сразу же после постройки Петровичем новой шинели для Акакия Николаевича, заказанной на последние деньги от редких кулинарных гонораров.
ОтветитьУдалитьС умным человеком и поговорить приятно (с), как говаривали древние)
ОтветитьУдалитьКак скромный овощ, питаюсь соками той почвы, на которую был высажен заботливой рукой. и знаю не так много, ибо обитаю в средней полосе. Однако, из всего сказанного вами, поняла почти всё) Опосредованно, чрез уважаемого мной НВГ, принимаю реверанс, точнее, кивок в мою сторону, но здесь имеет место некий подтекст, не столь и приятный, как известно, дамы постоянно страдают от недостаточной тоньшины своей талии, в этом смысле НВГ, не самый лучший пример для подражания. что интересно, это на самом деле один из пороков, мучавших автора, ведь постоянно едят! да как смачно, что слюни начинают течь... чёрт возьми! тут уже приходишь к выводу - а ну их! эти пороки, не лучше ли им предаться со всем жаром души)) Приятно было узнать вашу версию продолжения этого романа, у меня уже есть кое-какие намётки, но ваша мысль о конструкции предполагаемого шатра, скажем так, не здания)) кажется мне довольно лакомой. Спасибо. Искренне. не люблю эти экивоки и рюши, буду думать дальше)
Прочитал и не понял ничего. Хороший текст должен навевать определённое желание: нахряпаться, поспать, выброситься невзначай из окна или откушать спирту. Или вот женщины тоже, хотя ну их. Но тут же совершенно ничего непонятно! Чего же читатель должен хотеть: пить или поспать? Или всё-таки выброситься из окна и женщину? Очень много вопросов возникает, не находите, уважаемая Зеленухина?
ОтветитьУдалитьА товарищу Клобукову хотелось бы заметить, что елеем прыскать в комментариях можно, но только в виде ехидной критики и глумления над авторами, иначе это подозрительно, можно подумать, что он ластится, хотя он и сам автор. А когда автор ластится к автору, то это какой-то авторский гумусексуализм!
Ах! и не пытайтесь сотворить хорошую мину при плохой игре, любезный Редактор. полагаю. что вы ещё не совсем отошли от вчерашнего свинского поведения. когда получили бутылкой по лбу. Припомните. как мы, дружелюбным редакционным коллективом собрались отпраздновать возвращение Зеленухиной, переполненной впечатлениями от мерзостей заграничной жизни. Учитывая тот факт. что вскорости она станет окончательно недоступной. ибо 73% россиян не имеющих загранпаспорта, категорически отказываются постигать турецкие берега и африканские саванны, стол был скромно убран исконно русскими специалитетами. не спорю, что первач был недостаточно очищен от сивушных масел и произвёл в сознании редактора некоторое помутнение, вызвавшее неадекватную реакцию на вполне невинное пожелание гражданки Зеленухиной получить гонорар за те моральные страдания, которые она испытала. скитаясь по чужбинам (из милицейского протокола)
ОтветитьУдалитьЯ всё прощу и заберу заявление, если приведёте текст в удобоваримое прочтение! против гонорара не возражаю. пусть будет скромен. но важна оценка, скорее моральная. избегайте банковских переводов! вспомним натуральный обмен. приму и стеклянные бусы. ситец. соль. спички...
Я бы всё помнил, уважаемая Зеленухина, даже бутылку в лоб, но ведь если не лукавить, то Ваше возвращение из Италии, где, как всем известно, рисуют гениталии, было отмечено лишь гробовой тишиной и мертвецким равнодушием, словно бы это не Зеленухина ворвалась в ликующий город, триумфуя и швыряя черни горсти пистолей, лир и пиастров под рёв возбуждённых слонов и фанфар, а труп бродяги, движимый исключительно приличием, вполз в свой холодный и сырой склеп, чтобы сложить свою расползающуюся плоть в приличном ему месте, и лишь старая крыса, возможно, проронила что-то вроде "стоит ли мне триумфовать при виде этого подарка судьбы или лучше будет поберечь свой желудок для лучших отбросов?".
УдалитьНо если не терзать ум хитросплетением слов и тонкозвительных, но дружеских уколов, то Редактор (это Вы его так назвали, в чём кроется либо слоновья доза иронии, либо фанфарная мощь уважения, во что последнее я мало верю) находит текст удобоваримым, а критикует его исключительно в силу его, Редактора, ментальной немощи превзойти этот текст своим текстом, то есть из-за чёрной зависти. Мы простим ему: он хоть и мерзавец, но человек добрый в той же степени, в какой и бестолковый.
Фу! Меня и так тошнит после вчерашнего, голова болит, а тут склепы, крысы, да и приапы с воспалёнными гениталиями... гадость какая, мы ведь не отказывали себе в этих заграницах ни в чём, не будем лукавить)) Да, да, мы хоть и Зеленухины, но ничто человеческое нам не чуждо и стоит ли выносить наши небольшие шалости на суд взыскательной общественности? Нет, наши шашни и кувырки и наше развращение из италий и оттого произошло столь тихо и келейно, чтоб не поколебать нравственные устои и человеческие семейные ценности наших благосклонных читателей. Оттого, не обладая богатым воображением, боюсь проболтаться в угаре откровенности и навлечь на наше издание гнев богов из роскомнадзора за попрание нравственных скреп...
ОтветитьУдалитьВерить надо в возвышенное, а в мерзавцах таится неизъяснимая прелесть. что толку в тусклом приличии, этом сером костюме с коричневым галстуком и синей рубашке? Он не может вызвать зависть никакого цвета, известного нашему зрению.
Засим, отправляюсь продолжать заметы не имеющие отношения к жизни заграничной, а лишь рассеянные заметы совершенно необязательные для прочтения. но доставляющие графоманствующей Лане массу удовольствий, зане как и созерцание унылой рожи этого кривляки Редактора. истинный метросексуал, право)))
Почти со всем согласен я в этом истеричном выкрике женщины, поскольку я тоже в некотором роде женщина и даже небезынтересная, но две вещи тут в корне не верны. Нравственные устои наших читателей непоколебимы ничем, кроме хорошего лома и отменной кувалды, и это во-первых. Во-вторых, словосочетание "нравственные скрепы" я считаю устаревшим, полным пошлой бессмыслицы. Правильно говорить "нравственные склепы", но при этом не упоминая старую крысу, которая имеет отношение к склепам и скрепам, замечу, потому что Роскомпотребнадзор (писать это слово так же мерзко, как и выговаривать), прочитав про эту крысу, может прикрыть наш животворный журнал за оскорбление этой крысы, а отдел "Э" (там занимаются всякого рода экивоками, потому и "Э") может применить к моей персоне обоснованное насилие, выраженное в генитальном пунишменте, хотя это и добрые отечественные гениталии, к Италии не имеющие никакого отношения, как впрочем и к крысе.
УдалитьВ ящиках письменного стола усопшего чиновника австро-венгерского страхпотребнадзора его душеприказчик, Макс Брод обнаружил кучу конвертов с плодами графомании покойного. Тексты в разрозненных конвертах хотя и слабо, но поддавались упорядочиванию, и глава, датированная октябрем 1914, была опознана как вводная в "Процесс". Страница с диалогом между священником и Иозефом К. о привратнике Закона и об "осознании необходимости всего" валялась отдельно, имела дату 13 декабря 1914 и была сочтена вставной притчей.
ОтветитьУдалитьСпустя 99 лет после начала конца графоманского труда подпольный питерский режиссер Константин Селиверстов, экранизируя "Процесс" Кафки, мучительно выбирал между двумя вариантами: пойти по пути Орсона Уэллса и вставить притчу "Перед Законом" в анимационный пролог или вывесить перед зрителем фрагмент триптиха Иеронима Босха "Страшный Суд" назидания для и вступления для? Выбрав второе, Селиверстов К. новаторски избавил любителей артхауса, меня и Artischok’у, от выслушивания масскультной притчи в сотый раз, и предоставил главному редактору "Новой анализации" возможность оценить экранизацию за 15 секунд – на основе одной только простой и понятной ассоциации The Trial и The Last Judgement.
Извините за оффтоп, фильм я посмотрел лишь на днях и ношусь с ним как Осип К. с писаной торбой –
https://yadi.sk/i/TgR_cVG7cMbvK
С Кафкой меня сближает только одно, я также как и он, где-то в "Письмах к Фелиции", впрочем - нашла:) <> истино так происходит и со мной, ещё, не хочу искать, скажу по памяти) - постоянно мучает желание, чтобы меня заперли в какое-нибудь подземелье, совершенно безлюдное, что совершенно ясно:), и еду подсовывали под дверь в тот момент, когда я изволю почивать... А ещё вот что, меня всегда волновал вопро, хотя ответ на него наверняка имеется у кафкаедов - этот эпизод из Майринка, когда господин Пернат сидел в тюрьме (по подозрению в убийстве Цотманна), знал ли об этом Франц, когда были найдены эти черновики?) я думаю, что "Голем" уже был опубликован уже и имел успех в литературных кругах.... Вообще, мне Кафка так близок своим мучительством в творчестве, в недостатке времени и сил на него, я настолько его понимаю, что иной раз самой становится страшно, будто я сама пишу его письма к отцу...
УдалитьА синема посмотрела. Совсем неплохо, совсем неплохо, немножко затянут кадр с босыми стопами Иозефа К, но понятно желание режиссёра заострить внимание зрителя на это, направляя его мысль к Гольбейну мл.. пусть будет он, как респект в сторону Идиота) В общем, оффтоп, не оффтоп, а удовольствие доставили... надеюсь и что наш зануда-редактор уже оставит свои заботы по отстрелу крыс по склепам и предастся творчествам, свободным от некрофильскиих идей) Роснепотребнадзор только одобрит прикрытие гениталий модным кожаным Subligaculum-ом)
<<....ничего из того, что я тщательно продумал заранее, я потом не в состоянии записать разом, в один прием. У меня очень слабая память, но даже самая прекрасная память не помогла бы мне в точности воспроизвести пусть даже самый маленький, загодя придуманный или просто намеченный пассаж, ибо внутри каждого предложения есть связи и переходы, остающиеся как бы подвешенными. Стоит мне начать записывать фразу – передо мной одни обломки, они громоздятся и застят целое, я не вижу просвета ни между них, ни за ними, так что будь на то воля моей капризной натуры, впору хоть бросать перо. Тем не менее я продолжал раздумывать над тем письмом, я ведь еще не решился его написать, а подобные раздумья – самое верное средство удержать меня от решения. Однажды, помню, я среди ночи даже с кровати вскочил, намереваясь немедленно записать некий только что придуманный для Вас оборот. Но тут же улегся обратно, потому что – и это вторая моя беда – подобная спешка показалась мне ужасной глупостью, я корил и уверял себя, что столь ясные мысли легко сумею записать и завтра утром...>> отчего-то не встала цитата из "писем" вот - добавила.
ОтветитьУдалить