Сон современности

Приснился сон. 3 часа ночи. Сон эмоциональный, в таком случае пытаться заснуть бесполезно. Пришлось записать, вдруг путное выйдет. Перьевая ручка, фиолетовые чернила, 2 с половиной часа.
=====

                                                        Сон современности
Война с Украиной. Возможно, война с Европой, война с Миром. Нам не говорят - военное положение. Наш 8-а класс сдаёт нормативы по одновременной работе на нескольких сверлильных станках. Вся мастерская заставлена сверлильными станками. Невозможно пройти, сплошные станки.

- Вы должны как можно скорее овладеть навыками одновременной работы на сверлильных станках! Ваши отцы, которые сейчас сражаются на фронте, зорко следят за тем, чтобы дети не опозорили их ратного подвига там своей нерадивостью здесь!

Мне уже несколько раз не удаётся сдать норматив. Я сержусь на себя. Мне противна эта толкотня, эти станки, и я сержусь на то, что не могу сдать этот норматив. Я ведь ребёнок, мне хочется быть лучшим в любой глупости, которую придумают взрослые, но то, что я не могу справиться со станками, рождает во мне общее неприятие происходящего. Подростковое неприятие. Что-то происходит против здравого смысла, но я ещё не понимаю что.


Пытаюсь пробраться между станками, хватаюсь рукой за что-то. Очень трудно пройти.

- Эй, Носков! Тебе говорили, что нельзя хвататься рукой за вращающийся шпиндель?!

В моей руке шпиндель сверлильного станка. В него крепится сверло, но он резиновый и не крутится..

- Я нечаянно. Мне надо пройти.

Появляется офицер - представитель воинской части, которая шефствует над нашей школой. На голове его фуражка с красным околышем и очень маленькой тульей; на лоб из-под фуражки лезут прямые пёсьи волосы; лицо злое, глаза жадно смотрят на меня.

- Это кто тут хватается за шпиндель? Это ты? Ты чо, скотина, хочешь, чтобы тебе пальцы переломало?! Вам через три года будет восемнадцать! Твои одноклассники пойдут на фронт с врагом сражаться, а ты хочешь дома с матерью сидеть?! Ты чо - оборзел?! Ты чо - симулянт?! Самострел?! Ты сдал нормативы?!

Я в ужасе стою перед ним, не сдавший нормативы, схватившийся за шпиндель, и вдруг вижу на широком красном околыше номер его части, выведенный хлоркой - белым по красному. Это номер другой части, это номер не наш.

- Вы не из нашей части.
- А какая это школа?
- 22-я.
- Ошибся, сука, мля!

Офицер трёт себе лоб в досаде, пёсьи волосы глядят в разные стороны. Мне обидно, что чужой, не наш офицер накричал на меня, и не могу удержаться, чтобы не крикнуть ему вдогонку:

- Проваливайте! Вы ошиблись! Вы не наш!

Ещё одна группа успешно сдаёт норматив. Я собираюсь с духом, чтобы сунуться в полную станков мастерскую.
Появляется будущая жена. Они сдают свои нормативы. Нам нельзя говорить о нормативах, но я знаю, что они сдают одновременную перевязку нескольких раненых и одновременное снаряжение снарядов взрывателями. Вероятно, она всё сдала.

- В столовой продают яблоки. Я купила себе, - говорит она. - Пойди и купи себе тоже, пока остались.
- Это жёлтые яблоки, - отвечаю я, - они быстро созревают и потом долго лежат несочные и рыхлые. Я такие не люблю. Я лучше куплю поздний сорт и устрою себе кислое приключение, чтобы был сок.
- Как знаешь. Мне всё равно. Ты сдал?

Я не сдал. Я понимаю, что эта сдача очень важна в моей жизни. В моей жизни, но не для меня. Что-то ломается вместе с невозможностью на нескольких сверлильных станках одновременно. Я знаю, что на них невозможно работать одновременно, это не токарные станки, и всё же остальные как-то сдают. Остальные что-то делают так, чтобы этот дурацкий норматив был сдан.

Агитчас. Классная руководительница добра к нам. Она знает, что мы устаём в мастерских, поэтому в агитчас нам можно полежать и отдохнуть на тюфяках. Но сама она делает свою работу.

- Наши войска ведут ожесточённые бои, и только от нас, от нашей готовности помочь фронту зависит, как скоро и какой ценой человеческих жизней мы добьёмся победы. Все сдали нормативы? Мальчики? Девочки?

Я не признаюсь. Я молчу.
Я не помню, какой предмет вела наша классная до войны, я помню только агитчасы и её по-военному форменную фигуру, торчащую в одном и том же месте класса, как нечто незыблемое, фундаментальное, на что не влияет война с Украиной или кем-то, с кем мы воюем. Её наверняка строго отобрали для работы с детьми, она сдавала свои нормативы: по фигуре, по манере говорить, по убеждениям. Дети должны чувствовать, что что бы ни случилось, наш мир не рухнет, потому что в нём есть фундаментальные фигуры вроде нашей классной, офицера из шефской части.

Классная продолжает:
- За минувшие сутки произошло курьёзное происшествие в нашем городе. Дежурный патруль детской организации "Совята", которая следит по ночам за соблюдением гражданами комендантского часа, по ошибке задержала члена организации "Смотрящие", которая выискивает шпионов среди нас и помогает полиции охранять порядок. Задержанным оказался учитель литературы нашей школы.

Класс засмеялся. Учитель литературы попался "совятам"! Каким же олухом нужно быть! Как такой, которого изловили младшие школьники, может поймать украинского шпиона? Да он же полное ничтожество!

- Тише, тише, ребята! Он же учитель литературы!
- Ну и что! Разве он не сдавал нормативы задержания преступников? Как его допустили в "смотрящие"?
- Ну он же учитель литературы...
- Вот и пускай бы шёл на фронт!

Во мне что-то потихоньку ломается. Учитель литературы - это словосочтание будит воспоминание о чём-то позабытом, не таком как сейчас. Видимо, это что-то довоенное, иное, когда кто-то учил литературе.
Литература. Мертвое слово среди нормативов, "совят" и непортящихся безвкусных яблок.

- Или лучше бы нас взяли на фронт!
- И вы ещё успеете, - успокаивает учительница.
- Три года!
- Пока что вы нужнее тут.
- А я хочу убивать врагом!
- И я хочу, - признаётся учительница печально, так как знает, что ей не суждено убить ни одного.

И я бы хотел убивать врагом, если бы не догадывался, что они такие же живые люди вроде нас, что они заморочены собственными нормативами, что у них есть свои "совята" и "смотрящие". Когда не думаешь, что убиваешь простого человека, то, мне кажется, убивать просто - как муху или паука, только неприятно от испачканных пальцев. Убить человека и вытереть пальцы о него же.

Но ведь если были учителя литературы, то была и литература? И те люди, которые её читали? И они не только готовились к сдаче нормативов, но и просто были людьми? Когда же это переменилось?

- Это какой-то дурдом,  - не выдерживаю я, беру свой вещмешок и выхожу из класса. Я иду домой. В этом мире что-то сильно не так, и нужно хотя бы покинуть уровень школы, чтобы в голове начало проясняться.

В школьном коридоре я снова встречаюсь с будущей женой. Она опоздала на агитчас. Я сбежал, она опоздала. Теперь мы оба нарушители. Это ли свяжет наши судьбы? Это ли?

- Я купила тебе яблок.

Она подаёт мне рыхлые жёлтые яблоки. Одутловатые ватные трупы.

- Я такие не ем, - отказываюсь я, понимая, что обижаю её, и желая обидеть. - Я никогда не буду есть такие яблоки, ты поняла?

Она не поняла. Ей всё равно. Просто это принято - купить яблоки другу, а уж любит он их или нет...

- Пойми же! Ты же моя будущая жена, ты же одна можешь и должна понять меня! Если кругом все яблоки жёлтые, то нет никакого выбора! Если все сдают нормативы, то нет возможности не сдать! Если нам не говорят, с кем мы воюем, знать, это уже никому не важно!
- Возьми яблоки.
- Я не могу взять то, что не лежит в границах моего мира! Я не могу!
- Вообще-то мне всё равно. Пока. И... - она оборачивается, - сдай нормативы, а то мне стыдно перед другими за тебя.

На улице страшная и нетерпеливая очередь за телевизорами. Всем не хватает. В другом месте выбросили дешёвую водку. Люди толпятся, боятся, что не хватит именно им, кричат и лезут. На улице почему-то слишком много людей для военного времени. Неужели им позволяют не точить снаряды ради покупки телевизора или водки? Даже патруль, проверяющий документы, не обращает на таких внимания.

Дома пусто. Радио рассказывает о нравах тех неведомых людей, которые противостоят нам в  войне. Судя по всему, это какие-то ужасные люди, лишённые чего бы то ни было, присущего нам. Я сильно хочу проснуться, но ещё сильнее боюсь, что это уже не сон.