Толстоеденье

Самое удивительное в Толстом не то, каким образом ему удалось создать такие масштабные и, если можно так сказать, интегрированные в реальность и в мировую культуру произведения, а то, что он стал толстовцем, опрощенцем и вероучителем. Совершенно понятно, почему он не удовлетворился предлагаемой моделью религиозности. Совершенно понятно его отношение к неидеальности мира. Всё это опрощение более всего похоже на эскапизм, особенно понятный в наше время, когда массовый идиотизм вышел за все рамки приличия. Но Толстой бежал от того, что сделало его Толстым - от цивилизации и, соответственно, от культуры, как следствия цивилизации. Очевидно, что нельзя стать толстовцем и остаться при этом культурным человеком, не нарушая логики своего поступка. 

А почему, собственно? Если человек настолько самодостаточен, что сам является строителем цивилизации через созидание культурной сферы, то чего бы ему не отстраниться от побочных явлений, которыми эта цивилизация сопровождается хоть и неприятно, но вполне естественно, и назвать естественное и неприятное неприятным и лишним, и начать учить других тому, как нужно искать себя в любви ко Христу, избегая того, что ему - Толстому - не нравится?

Да, Анна Каренина - поганая сука. Обязательно нужно было выдумать паровоз, если не для того, чтобы он таскал составы и пассажиров из Петербурга в Москву, то хотя бы для избавления мира от неправильно живущих дамочек по итогам их моральной деградации и нежелании искать утоления печалей в библейских побасёнках и чертогах православных чертей. Также можно призывать мир, построенный на лжи, жить не по лжи. Или пытаться пробуждать разум в тех, в ком он конструктивно не заложен, от чего я, например, никак не могу себя отвадить.

Но оставим вероучительство. Некоторые люди имеют право на вероучительство, как Каренина - на личностный кризис и непременный паровоз. Не оставим культуру и не оставим Толстого. Если верить Лотману старшему, то культурный интеллигентный человек состоит из духовной свободы в жестких рамках ограничений, накладываемых на него общепринятыми понятиями культуры, которая есть, как указывалось, следствие цивилизации. Ограничениями как оковами, которые человек сознательно надевает на себя для того, чтобы быть культурным человеком, и которые несёт всю жизнь. Это кажется трудным и не необходимым, но трудным это лишь кажется, а необходимым является всегда, как бы ни менялась наша цивилизация. Если этого самоограничения нет, если есть свобода вне личных рамок, а только в рамках закона, о чём нам как бы намекает либеральная идея, немало способствующая размножению идиотских идей и их носителей, то завтра кто-то сочтёт оправданным гадить в подъезде, служить Родине путём насилования женщин и мародерства в соседней стране. А то и похуже.

Эти самоограничения, которые предлагаются понятиями о культурности и интеллигентности, конечно, отчасти являются и следствием религии, но надо признать, что ей уже не принадлежат, как они не принадлежали ей и во времена Толстого. Поэтому думать, что твой духовный поиск, эскапистское отметание от себя всего наносного и ненастоящего, поиск выхода в религии, при том, что всё настоящее в тебе создано цивилизацией, не совсем, говоря мягко, логично.

Нельзя же сказать, что Толстой был глуп, и не получить за это булыжником в нос? Он и по тем временам был не глуп, а по нынешним и вовсе эталон когнитивной функциональности. Но он, при всей своей личностной громоздкости, говоря аккуратно, не вышел умом за рамки своего времени. И это не претензия. Невозможностью выйти за границы своей действительности обладали многие умы. Но если ты ум, о чём тебе пишут со всех концов Европы, то ты и веди себя как ум, а не как гимназистка, которая с ужасом узнала о радостях секса и решила сбежать от них подальше, в монастырь.

Носитель культуры, интеллигент, перестаёт быть культурным и интеллигентным на принципиальном уровне, если опрощает себя. Опрощение может не затрагивать рамки культурных ограничений. Человек просто отказывается от лишних для него нарядов и обрядов, оставаясь и умным, и интеллигентным, и культурным. То есть формально остаётся в прежней среде, против этой среды протестуя своим опрощением. Но этим опрощением он предаёт сам принцип синтеза человеческой личности, в той степени удивительной, в какой и сложной. И если даже считает и принимает свою личность как сложную, то не принимает внешний сложный мир, не даёт ему права быть таким сложным, пытается вероучить этот мир простоте.

Алогизм на алогизме - это и есть Толстой. Человек, познавший мир, но плохо в нём разобравшийся. Пошедший искать бога, когда тот уже умер. Предавший своё лучшее "я" в угоду страху деревенского дурня перед паровозом. Человек с бородой, а ведь сказано: опасайтесь людей с бородами. Это они, бородатые, думают, что человек без бога может позволить себе всё, дойти до ручки, поэтому верят в бога и опрощаются, и подают пример тем, кому проще и быть-то некуда. И ошибаются, потому что бог не там, где ты его ищешь, а где он должен быть. И человек обязан быть сложным и признавать сложность этого мира, иначе он становится волосатой обезьяной, смешной и нелепой, но и опасной тоже, как мы теперь видим.

Или всё не так?