Не вошедшее в книгу

Меня упрекают, что часто я использую неприемлемую лексику, но ведь это жизнь, в которой именно так и говорят. И даже хуже говорят, представьте себе. Однако если люди говорят не так, как нам бы хотелось, не значит, что они плохие. Например, эти.

                                                                         НОГИ

   Зашёл к фельдшерихе нашей, боли свои залечить зашёл. Она говорит, что это вы ноги не моете, запах от них такой, что все микробы дохнут? С чего это вы, говорю, решили, что я ноги не мою? Ваши микробы, может быть, от старости дохнут, а ноги свои я всегда мою: как их увижу, так сразу и мою, а иногда даже не вижу ещё, а уже мою - наощупь! Там уже, кажется, и мыть-то нечего, эпидермис просвечивает, а я их тру и тру, и мылю и мылю. А что же это, фельдшериха говорит, запах такой, словно вы мне врёте всё? Я, говорю, от рождения не вру. Как родился, так слова лживого не сказал. Я только правду всегда говорю, тем более если про ноги спрашивают. Но ведь всё равно же пахнет, говорит фельдшериха, неприятно пахнет, у меня рвотный рефлекс от этого. А я говорю ей, что мол, вы бы в своём медпункте прибирались почаще, дезинфекцию или пыль хотя бы протирали, а то тут у вас в одном месте микробы мёртвые сгрудились, а в другом я со своими болями пришёл. Понимать надо такие вещи, медицинский ведь работник так-то, не курица безмозглая. А что у вас болит, спрашивает, может, у вас язык болит говорить или губы, или вот стопы ног могут часто болеть, если их не мыть.

- Да врёшь ты всё! Фельшера так не говорят!

- Нормальные-то и не говорят, от нормальных сам такого не слышал, а которые чужих ног за день нанюхаются, те такую пургу несут, что передёргивает.

- Ну и что дальше?

Я ей говорю, странные же у вас порядочки тут: сперва доводите человека со своими нюховыми галлюцинациями, а потом спрашиваете, не болит ли? Конечно, болит! Ой как болит! Только после такого вашего добросердечия я сам не знаю, где у меня болит. Раньше у меня что угодно болеть могло, а сейчас кроме душевных болей я ничего и не чувствую. Надо же так человека довести, что в медпункте мервечиной фанит, а он не чувствует ничего! Ой, говорит, вы извините, просто действительно попахивает немножко, надо было вам сапоги снять, они у вас, видимо, немножечко в навозе. Я ей отвечаю, что сапоги мои действительно в навозе и не немножечко, а весьма, потому что я в навозе работаю. Я по колено в навозе весь день, а то и по грудь, так неужели у меня сапоги не будут пахнуть? Так вы бы их сняли, говорит, тут всё-таки медицинский пункт, стерильные процедуры, фурациллин в пузырях. А с чего вы, говорю, решили, что я их не снял? Я хоть презренным трудом кормлюсь, но сапоги снимать воспитан. У меня это в крови - сапоги навозные снимать.

- Ну, налила она спирту-то?

Так вы чего ко мне пришли-то, спрашивает. Ну я и говорю ей прямо, что спирту бы мне, пузырь или лучше два. Да и три не очень помешали бы.

- Ну, налила она?

- Да что ты, едрить тебя, слова сказать не даёшь! Налила, налила! Как бы она налила, если она не понимает нихрена? Дала на два фанфурика рецепт, что хочешь, то и делай: хочешь - кораблики пускай, хочешь - самолётики делай.

- Так занял бы денег сразу!

- А то я глупее тебя! Стал бы я её издевательства терпеть, если бы не денег занять пришёл?

Говорю ей, вы очень красивая женщина, я бы очень непрочь с вами подружиться на всю жизнь и переспать, но очень сегодня вечером занят - сапоги надо мыть. К тому же у вас глаза разные и уши на разной высоте, а это низкосортица какая-то. Не могли бы вы мне дать немного денег взаймы, а то после вашего медпункта у меня самооценка понизилась и вонь в голове стоит? Она говорит, я же из райцентра приехала, не знала, что вам деньги понадобятся, не взяла, а если бы знала, то взяла бы вам денег побольше, чтобы вонь из головы исцелить. Издевается, понял, и смотрит коровой. Ай же ты маковка! Сперва ты мне талончики даёшь, которые я ближе райцентра не отоварю, а потом и денег у тебя не оказывается! И зачем приехала? Чем ты нам тут, в дервне, можешь помочь своими талончиками? Я же, говорит, медработник вообще-то. Правильно, отвечаю, медработник вообще-то. Институты накончала, техникумы накончала, латиницу учила, а теперь в кусты? Ты хоть слышал о бремени белого человека? Вот! Сама в люди выбилась, теперь другим помоги: спиртом или деньгами. А то тут круглые сутки в навозе по самую грудь, вздохнуть некогда и нечем, а приходишь к вам в медпункт - у вас тут микробы мрут, не говоря уже о трудовых людях, над душой измываетесь и ко всему ещё денег не даёте!

- И не дала?

- Да как она даст, если нету? Сумку показывала, я смотрел.

- И что теперь?

- А что теперь. Я тут перед тобой для чего распинаюсь? Думаешь, мне делать больше нечего, как только тебя развлекать?

- Нету? И что теперь? К Кириловой идти?

- У Кириловой нету, я был сегодня.

- Вот же блин! Вся надежда на фельдшериху была!

Посидели молча, покручинились, покряхтели. Пауза затянулась, выявляя менее стойкого.

- Вообще-то есть у меня малость.

- Есть? Что-ж ты молчал?

- Ну да, есть немного.

- Так давай! Я тебе рецепты на спирт отдам!

- Ну давай.

Один сходил за самогоном, второй выхватил сало и порубил хлеб. После первой достали капусты квашеной из подполья, стали поскрипывать капутой.

- А от тебя и впрямь воняет.

- Да что я, не знаю что ли?

- Когда пьёшь, то не очень, а так - неприятно. Ты бы ноги-то мыл хоть иногда. Хотя бы когда в гости идёшь.

- Да я же не знал, что у тебя есть. Думал, разбежимся.

- Да уж, у меня самогон, а у тебя ноги.

- Знаю я, знаю. Ты уж извини меня, в самом деле. С работой этой, с бабой этой, ноги ещё тут какие-то... Представь, всё на свете забыть можно! Вся жизнь в говне, ничего светлого: говно и водка, говно и водка. А ты - ноги! Ноги то тут при чём? Я уж и забыл про ноги-то. Ты вот сказал, я только тогда и задумался.

- Фельдшериха сказала.

- Она - баба глупая, я её не слушаю. Лекарств у неё нет, спирта у неё нет, денег она не возит, одни талончики. К тому же я выдумал про неё .

- Выдумал? Так я и знал! Зачем хоть выдумал-то?

- Тоска... Ты вот налей лучше.

- Налить?

- Налей, друг, немного.

И налили, и налили ещё, и выпили снова. А потом ещё и ещё, и запах чувствоваться перестал, и жизнь, которая лишь говно и водка, обернулась своей третьей, приятной, стороной.