Помпейские заметки. Сказки Везувия.

Надо следовать за толпой не останавливаясь и пытаться не перепутаться с другими пилигримами. Есть опасность остаться в этой нереальности навсегда. Инсулы* все одинаковы для неискушённого взгляда, различить их невозможно и войдя в Морские ворота города, надо выйти из других, чтобы сесть в колесницу и посмотреть наконец на виновника этих бед, заглянуть в глаза спящего дракона и попытаться прочесть его мысли.

А он спит и  дышит, он дышит всегда. Когда, почти беззвучно и тихо  дыхание одной из трёх поверженных глав, и вызывает оно лишь лёгкую рябь небесной задумчивости. А когда назойливая мысль никак не хочет раствориться во сне, он начинает хмурить брови, пожёвывать губами и проявлять своё недовольство звуком пффээ, выбрасывая облако пепла раздражения.




Он стар, ему больше полутора десятков тысяч лет и он не понимает этих назойливых людей, тревожащих его сон. Ведь он не однажды преподавал им  уроки, наказывая за непослушание и желание сделать всё по-своему. Но не надо никого обманывать - это была месть самому себе, ибо у него не получилось жить по-своему. И после, ещё не  раз обрушивал на них  ярость отчаянья своей неудавшейся судьбы, видя их беззаботное счастье повседневности, сокрушал всё вокруг... что им ещё надо?

Уильям Тёрнер. 1817. Извержение  Везувия

А снится ему  время счастливое, когда он был островом и море охлаждало его пыл ласковыми прикосновениями вод.

Везувий был не стар ещё, но жизнь его протекала размеренно, покойно, предсказуемо. До тех пор, пока сирокко, пролетая мимо,не задержался ненадолго, принеся сицилианские сплетни. Среди кучи светских новостей, его поразила фраза, высказанная в оборотах, совершенно несвойственных этому африканскому гуляке. Тот всё больше  якшался со скотоводами, да разбойниками-разорителями  караванов и был назойлив в своей пустынной болтовне, принося с собой кучи словесного песка и опасный жар скабрезных историй, чем вызывал возмущение лицемерных  морских духов, устраивающих штормовой бедлам. Всё это было шумно, вульгарно и бессмысленно.

Здесь же мысль была хороша собой, затейлива, изящна, грациозна, глубокомысленна и предполагала своим хозяином персону тонкую и неоднозначную. Не успев ещё расспросить поподробнее об авторе, как фён сам выложил, что поболтал с девой, живущей по соседству - Этной. Девой образованной, воспитанной, слегка горячей, но это иногда и неплохо в гендерных отношениях, тут он подмигнул, вызвав лёгкий шторм, чуть не потопивший улиссовы  корабли о чём  впоследствии нам поведал старый сплетник Гомер.

  Одна беда, уж очень много у неё было кровных родственничков, позволяющих себе всякие выходки и её задачей было усмирять их порывы. Неуёмные в своих шалостях, присущих золотой молодёжи, они чуть не каждый год курились всякими сумасбродными идеями.
Одним из любимых развлечений было озадачить мореходов, причудливо залив лавой берега моря, изменив его облик до неузнаваемости. Племяннички очень веселились, когда привычные корабли разбивались о нежданные скалы, а купцы пытаясь спасти товар, хватались за него и шли на дно, увлекаемые тяжестью груза...

- Когда будешь возвращаться обратно, дружище, передай поклон от меня...

 - Замётано!
   
И улетел...

Так всё и началось. Потекла череда неторопливых бесед,носимых туда сюда ветрами, приливной волной, приветами солнечных восходов и лёгкой интимностью прозрачных покровов беззастенчивой луны.  В пылу которых с радостью было обнаружено, что и душой и телом принадлежат они  одной нравственной платформе, хотя и покоятся до поры до времени на разных мировоззренческих плитах, которые, тем не менее  медленно дрейфуют навстречу друг-другу и через пару сотен тысяч лет, вполне могут и сомкнуться, с могут и - нет..

 

Существовала незначительная разница в воспитании и в образе жизни. Везувий исповедовал патриархальные принципы в семейной жизни, а Этна отличалась большей живостью в своих проявлениях. Впрочем, это было лишь в глазах строгого критика нравов, с точки зрения здравомыслящего субъекта, шалости были вполне невинны. На её счету было не так много погребённых под пеплом городов.

Томас Коул.1844. Извержение Этны

Всё было решено и оговорено меж нашими героями, оставалось только ждать. Наступили счастливые дни воображаемой встречи с Этной. Кровь то опасно алела, насыщаясь пузырьками  радостных вестей, то замирала задумчивой синевой беды долгого молчания, сердце не находило себе места, обнаруживая свои пульсации совсем не на привычном месте и в сердцах хватаясь за грудь, Везувий его не обнаруживал...и посылал в небо дымы отчаяния, раскалённые камни проклятий и посыпал себе голову пеплом тоски.

 С лукавой усмешкой кокетства Этна отвечала ему сметением с лица земли парочки поселений, да постукивала каблучком Мессины...

Всё бы так и длилось, но всегда находятся завистники у чужого счастья. Таков мир и что мы против него, даже кипя вулканическими страстями?

У нашего героя был отец Сома, дряхлый старец, совсем потерявший разум и даже голову. Из которой и явился на свет наш Везувий... не этот ли факт использовали позже лживые историки, переиначив всё на свой лад и поместив зачем-то Афину в голову Зевса, а Везувия превратили в Вельзевула, сделав из него адского владыку...опять всё перепутали.

Старец, оказывается и сам имел виды на соседку. Ему хотелось жара молодости, ноги его предсмертно стыли, глаза тускнели и затягивались птичьей плёнкой, утерявший вкус к привычному, он жаждал насладиться напоследок свежестью лакомых блюд непорочности. 

Из последних сил он  устраивал фейерверки из молний, изливался проливными дождями, разражался пыльными бурями, грохотал призывными громами, устраивал даже лёгкие затмения... но все его дары были отвергнуты сумасбродной  гордячкой, отказ был непоколебим и хитростью  выманив у  Мистраля очередное послание к сыну, поняв, кто его соперник, разгневался  землетрясением, и изверг свой гнев с такой силой проклятий, что разверзлись хляби земные, море, напуганное цунами отступило, оставив на берегу лишь варёную рыбу, да живых  медуз-горгон, оголённый остров откололся от платформы и воссоединился с унылой сушей, где и был скован горестью недвижимости жертвы эдипова комплекса.

Да уж, всегда он был, комплекс этот, впрочем старику это даром не прошло. Ластик Вселенной стёр его  с лица земли. Проваливаясь в тартарары только и успел прихватив с собой счастье сына, которое было так возможно...

Об этом я размышляла, карабкаясь по деревянных мосткам, ведущим к этому обиталищу скорбных мыслей, впрочем, мои были тоже тревожны, ведь погрузившись в  эти фантазии, не могла даже предположить, как отнесётся к ним приговорённый к одиночеству. И не станет ли он мстить мне за прозорливость.  

Беспокоила не столько собственная судьба, тут с её решениями спорить сложно, убежать не всегда удаётся, а не будут ли втянуты в её орбиту сотни три праздношатающихся любопытствующих, покорявшие со мной эти триста метров к вершине, затянутой непроницаемой пеленой вздохов горячего дыхания.

* Первоначально латинское слово insula означало «остров», затем так стали называть ограниченный улицами земельный участок с выстроенным на нём домом. Со временем особняки стали расширяться за счёт помещений под лавки и магазины, а небольшие квартиры на втором этаже — сдаваться. Эти особняки и прилегавшие к ним здания также получили название insula, так как были отделены от соседнего имения узкой полосой свободной земли

наши сказки