А где же, как не на книжном развале можно встретить что угодно, да хоть и звёздочку, а можно и...

Что-то надоело пребывать в обществе угнетённых духом, не освежить ли свой скорбный ум, проветрив мозги разглядыванием картин ушедшей действительности?

Память, конечно, к наше время неактуальна. Это досадная помеха, возникающая на пути построения новой реальности в которой и предстоит взрастить в себе личность суровую и аскетичную, где никакой провокатор не посмеет искушать невольника плоти лакомым  куском. Отставить гаргантюазмы, употребление индоевропейских бранных слов, чужеземного спиртного, но предаться ретроградному михалковствованию, а можно сказать и барской порке, чтоб глядя на сию экзекуцию, холопы призадумались о несладком пути тех, а даже и кислом, кто бранит наше всё, серое и обыденное и отправляется фиглярствовать на подмостки за украинским салом.

Кстати, давеча на букинистическом развале обнаружила поэзу папеньки обличителя с картинками, под названием, как бишь её...ночь в музее, что ли.. не сильна в названиях, но начальные строки о "воскресном дне, когда мы с сестрой моей пошли в музей", так и впечатались, так и застыли пентагрммно, колясь октябрятской звёздочкой прямо в мозг.

А текст! Всё-таки, перо дяди Серёжи Михалкова  скрижально по-гомеровски! Никакому вещему Бояну не могли присниться тиражи по триста тысяч экземпляров, да ещё шестым изданием! 

Боян же, братия, не десять соколов на стадо лебедей пускал, 
Он вещие персты свои на живые струны вскладывал, 
И сами они славу князьям рокотали.

Хороший задел  для наследников, хороший урок для них, как врезать комаринского, потешая Светлейшего.



Помните ли вы эти звёздочки? О, особенно  ценны были с ангелоподобным ликом златокудрого Ильича в его фотографической подстекольной версии. Она отличалась тяжёленькой статью, с блестящей карминной эмалью и досталась мне в наследство от сестрицы, а те, легковесные, с облупленным носом и полинявшими позолотой пухлыми щеками алюминиевые поделки, были и даром не нужны, ширпотреб и дешёвка. А в музей меня и не взяли тогда, наказав за строптивость и нежелание дозволять исследовать чистоту своих ушей и рук самопровозглашённой санитарке. Конечно понимаю, что виной всему была классовая ненависть к обладательнице  двенадцатицветной  шариковой ручки и особенно приятно пахнущего белоснежного ластика, он ещё и стирал! Вот уж и не помню, точно ли там было двенадцать цветов, но то, что держать в руке, не говоря уж о писать, было весьма затруднительно.

По своей врождённой недальновидности, ничуть не огорчилась и отправилась после первого урока домой, а точнее, к метро, чтоб насладиться жареным пирожком с повидлом. Да, представьте мой конформизм был куцеват и табуированный пирожок с мясом неизвестно кого, я не отваживалась вкушать на первом году обучения...но то, что в октябрята берут всех без разбору, даже самых завалящих,  это даже не вызывало сомнений.

Оттого нацепив сестрину звёздочку, явилась на следующий день в школу вполне лучезарно, и представьте, оказалось, что опять "выделилась"... беда была в том, что скосить  меня на уровне разнообразных незнаний, никак не удавалось Лилии Андреевне.

Что за персонаж? спросите вы, чем прославлена? сколь много избиваемых младенцев подвергла сия фурия садистским экспериментам? где список баловников, роняющих по углам слёзы на расписанные кровавыми разводами страницы дневников, предвидя в родных пенатах поучительную головомойку, а то и телесное нравоучение. Увы, увы, среднестатистический советский родитель по укоренившейся привычке веровать руководителям партии по всяким поводам, в том числе и незыблемому авторитету "учительницы первой моей", мог вполне пойти на поводу у старой девы, слегка повредившейся умом от бесконечных секвенций - мама мыла раму мы не рабы рабы немы.

Впрочем. Некоторые сейчас же возмутятся. Опять, дескать, этот гадкий артишок очерняет нашу образовательскую действительность. Тёплые воспоминания о любимых, чутких, мудрых учителях живы и к ним  возвращаешься, осознав, что это один из кирпичиков в основании некоего "золотого фонда"человека разумного. Да. Мне везло именно на таких педагогов. Они никак не обделены вниманием благодарных учеников, а вот всякие мерзости мы стараемся забывать и благородно прощать, и наглухо закрываем заслонку памяти противясь им. Дескать, мы выше этого, так надо, Васисуалий! мы благородны, скромны, не будем разжигать, не будем противиться насилием злу... а зря, между прочим, вполне удобный закоулок бытия для равнодушного жвачного животного. Судьба этих парнокопытных предрешена... 



 Эту реинкарнацию верной спутницы Ильича Надежды Константиновны, воплотившуюся в прокисшую блондинку с вылупленными  глазами цвета говяжьего студня, назначили временно в  классы, в качестве замены добрейшей  Генриэтты Николаевны. Как известно из дамских романов, молоденькие выпускницы пансионов  поспешают за летние каникулы обустроить свою личную жизнь и к новогодним вакациям уже отправляются по родильным домам, выбирать себе подходящего  младенца... совершенно очевидно, что дождаться их можно лишь при условии сидения на каждой ступеньке начальной школы, как минимум, по два года, оттого приходилось довольствоваться тем, что есть.

Наш космополитический директор, с радостью пожертвовал личной стенографисткой, своей революционной помощницей, носительницей славных традиций латышских стрелков, пулемётно строчащей приказы и реляции, отправив её на борьбу с неграмотностью. Ей предстояло до грядущих летних каникул заткнуть амбразуру, через которую вполне могли разбежаться все полученные знания легкомысленных первоклашек.

Полагаю, что эта парторг была спущена из высших сфер народного образования для цензурирования деятельности излишне свободолюбивого работника просвещения, имеющего к тому же подозрительное отчество Эммануилович. С целью укорота его диссидентской деятельности по развращению советских детей. Каким-то образом, за счёт прежних фронтовых заслуг, его нельзя было отправить немедленно с чемоданом на вокзал. А далее, на историческую родину, которая, как известно, в Америке, на худой случай, в Израиле. Не забывайте, что речь идёт о семидесятых, и имя им было - застой и некоторое даже удушье.

Эти застои, перестройки, оттепели и удушья - вполне закономерны и сменяют друг друга, как времена года. Следуя рекомендациям синоптиков, следует выходить в свет соблюдая дресс-код, не только внешний, но главное - внутренний, чтобы не выглядеть идиотом, явившимся в академический театр затянутым в белу простынь и с чеховским саквояжем, пенсне, осроконечной бородкой, изображая врача, а врач-то нужен сейчас, ой как нужен психиатр, для излечения параноидального бреда. Не позвать ли Ясперса, пусть старик объяснит по пунктам, как там он возникает, этот сумрак сознания.

Так что, если полистать календарь, то сейчас у нас получается полный, тишайший болотный  застой, где цветёт лишь развесистая клюква. Если исходить из того, что Ulysse Nardin и Rolex нынче сделаны швейцарскими левшами по спецзаказу и маскируются своими двумя неизбыточными стрелочками под отечественную Победу, Зарю, Восток, а для любителей покомандирствовать, так и Командирские для праворуких.  Делаем вывод, что нынче надобно и любимые чинушами  Brioni  переформатировать под мастерские Большого Театра, где и шить костюмы под брендом "жизнь за царя".

К чему это? Да, за моей болтовнёй совершенно отвлеклась от поэзы Михалкова старшего. В смысле восхищения этой стилистической утончённостью вкуса, позволяющей выходить к обильному обеду в костюме, соответствующем текущему меню... и заметьте, как велика преемственность поколений, как верно выбрали себе его достойные отпрыски  спутниц жизни! Первая, Никитушкина, как раз из модельерок, а Андронова нынешняя - знатная кулинарка... вот ведь, умеют же люди обустроить свой быт! 

Временно лишившись вспаханного поля свой деятельности соглядатая в приёмных, пришлось секретарю-машинистке взяться за тяпку и начать искоренять младую поросль сорняков несогласия. Одним из зловредных репейников была назначена и ваша покорная слуга.

Но,  опираясь лишь на записки Ленина  к товарищу Сталину об "очистим нашу землю надолго" и доклада товарища Лысенко - "разоблачим продажную империалистическую девку генетику", даже столь хаотичное размахивание примитивным сельхозинструментом могло бы нанести более чувствительному ребёнку изрядную психотравму. Но ботанику эта мегера не знала. И не ведала, что у лопухов этих преизряднейшие корни, уходящие вглубь на пол метра и тяпки здесь бессильны ввиду недостатка времени просто... каникулы же. (А так... тяпки, вполне себе неплохой идеологический инструмент воздействия. В одной маленькой неразвитой стране они очень даже. Не буду, впрочем, нарушать ваш покой забвения, желающим хлебнуть ужасу, можно просто набрать "красные кхмеры")


Все  придирки и хохотушечки, изливающиеся на мою голову из вытянутых в трубочку губ, жирнеющих красной размазанностью помады, пролетали мимо цели.
На всё находился у меня ответ,   программа уже и   за четвёртый класс была успешно пройдена под руководством престрогой училки сестрицы и голыми руками за успеваемость меня было не взять.

Полёты  сарказмовых стрел  оперялись словесами о слишком ярких колготках, или слишком кружевных кружавчиках на воротничке, или о нескромном бантике, влетали в одно ухо и тотчас же вылетали, не побеспокоив ни один нейрон головного мозга и не заплутавшись ни в одной извилине, вызывая отнюдь не ожидаемые слёзы раскаяния, но лишь недоумение. Да я их и не слушала, а читала под партой книжку про всадника без головы.

И даже попытка приложить руки к моей "незаслуженной" звёздочке, не увенчалась успехом... успех, разумеется был, даже можно сказать фурор, с приходом в учебное заведение моих родителей, которые и нашли в лице политически неблагонадёжного директора полную поддержку и триумфально удалились, получив извинение за дырку в фартуке своего чада... впрочем, как и бывает в нашей жизни, сказки здесь встречаются только в телевизоре, или в детской книжке. Всё кончилось не так уж и хорошо, не для меня, не для меня, я порхала и далее в счастливом неведении о судьбах ушедших школьных годов со всей круговертью персонажей их населяющих.

Они ушли в прошлое и остались размытыми воспоминаниями, вполне радужными. Иной раз они всплывали островками  в сокрытых туманами излучин реки Леты. Как-то она принесла запоздалое печальное известие о добровольном руконаложении  директора нашей гимназии. Доконали-таки, подлецы...

А с этой гадиной, продолжившей своё существование до недавнего времени, столкнулась нежданно-негаданно. Я про неё совершенно позабыла, счастливое свойство моей памяти,  стирать в сознании всякую нечисть причинившую пусть и небольшое зло. Река забвения смывает её своими водами не спросясь. И кто знает,  не будь  течение столь быстрым, возможно и  жизнь показала бы не столь соблазнительной.

Однако, иной раз возникают всевозможные катастрофические обстоятельства, заставляющие реку менять своё русло и обнажившиеся  дно предстаёт в неприглядности илистых наслоений с гниющими тельцами не успевших спастись рыб. Такой труп я и обнаружила на встрече выпускников нашей орденоносной гимназии. Труп ещё подавал признаки жизни, довольно слабые, впрочем, колыхался и пучил глаза из инвалидной коляски, клацая вставной челюстью. Склонная идеализировать действительность, не признала поначалу эту плоть, но чей-то внешний голос начавший рассказывать одну из  умилительных историй, принятых в подобных собраниях за хороший тон, внезапно пробудил  голос внутренний, который и посоветовал незамедлительно подойти к этому обломку прежней жизни и ткнуть его чем-нибудь тяжёлым, чтобы убедиться, что это  химера, которая тотчас же растает в воздухе и более не возникнет никогда... но кто я? могу ли взять на себя эти тягостные полномочия судьи? а не будет ли вонять нестерпимо? а не попадут ли брызги гнили на окружающих и не прорастут ли в их телах бациллами ненависти к просвещению... хотя, к просвещению, ЭТО не имело никакого отношения...

К просвещению - нет, но по избавлению одного из скелетов в своём шкафу, пожалуй - да! А я и не знала, что они водятся у меня.

Дааа... а книжечку-то мне подарил любезный супруг, издания 1952 года, читаю и разглядываю фотографии. Приходит на ум, божежтымоё, какая  же халтура! и бедные дети в это верили...женское